Пишет  garvet:

О макаронах и монстрах
Почему мне не нравится культ макаронного монстра и я не верю в него как в религию, как бы адепты ни изгалялись с тефтельками.

Прежде всего - шутка, повторенная тыщу раз - скучна. Это самое главное. На заре появления "культа" было смешно. Наряду с карикатурами о кавайном Ктулху смотрелось даже очень. Этим хотелось поиграть, это хотелось повертеть в разные стороны, об этом было неплохо пофлудить. Но это было лет пять, если не больше, назад. Оно надоело. Даже ящерики, которые овладевают - даже они почти приелись. Шутить об одном и том же пять лет не приестся только дятлу, на мой взгляд.

Те же шутники, которые пытаются представить этот перформанс религией, просто не в состоянии вывести его из вторичности. Макаронный монстр, особенно в русском исполнении, привязан к христианству почище сатанизма, без христианства он полное уныние и недоумение. Потому что в западном исполнении культ вермишели еще тянет на развеселую шутку, а русские юмористы шутить не умеют в принципе. Они могут заниматься социальной сатирой, они могут что-то высмеивать, они прекрасно могут управляться со вторичностью. Но ни в какую не способны на первичность и самостоятельную веселость - шутить это же несерьезно и бессмысленно. Вот троллить это да! А религия она самостоятельна. Христианству не нужно ориентироваться на буддизм. А вот макаронникам на РПЦ - жизненно важно. Иначе прослывешь бессмысленным фриком. А почетно - фриком осмысленным и серьезным. Борцуном хоть с чем-нибудь, ага. У верблюда два горба (с)

Не, серьезные шутки и перформансы это сакс и уныние.
А вот тефтельки это вкусно.
Посвящу-ка я поедание сегодняшнего борща борьбе за права ящериков на мой мозг. Это вкусно и почти весело. Если правильно рассчитать приправы.

URL записи

The skies they were ashen and sober;
The leaves they were crispéd and sere—
The leaves they were withering and sere;
It was night in the lonesome October
Of my most immemorial year;
It was hard by the dim lake of Auber,
In the misty mid region of Weir—
It was down by the dank tarn of Auber,
In the ghoul-haunted woodland of Weir.

Here once, through an alley Titanic,
Of cypress, I roamed with my Soul—
Of cypress, with Psyche, my Soul.
These were days when my heart was volcanic
As the scoriac rivers that roll—
As the lavas that restlessly roll
Their sulphurous currents down Yaanek
In the ultimate climes of the pole—
That groan as they roll down Mount Yaanek
In the realms of the boreal pole.

Our talk had been serious and sober,
But our thoughts they were palsied and sere—
Our memories were treacherous and sere—
For we knew not the month was October,
And we marked not the night of the year—
(Ah, night of all nights in the year!)
We noted not the dim lake of Auber—
(Though once we had journeyed down here)—
We remembered not the dank tarn of Auber,
Nor the ghoul-haunted woodland of Weir.

And now, as the night was senescent
And star-dials pointed to morn—
As the star-dials hinted of morn—
At the end of our path a liquescent
And nebulous lustre was born,
Out of which a miraculous crescent
Arose with a duplicate horn—
Astarte's bediamonded crescent
Distinct with its duplicate horn.

And I said—"She is warmer than Dian:
She rolls through an ether of sighs—
She revels in a region of sighs:
She has seen that the tears are not dry on
These cheeks, where the worm never dies,
And has come past the stars of the Lion
To point us the path to the skies—
To the Lethean peace of the skies—
Come up, in despite of the Lion,
To shine on us with her bright eyes—
Come up through the lair of the Lion,
With love in her luminous eyes."

But Psyche, uplifting her finger,
Said—"Sadly this star I mistrust—
Her pallor I strangely mistrust:—
Oh, hasten! oh, let us not linger!
Oh, fly!—let us fly!—for we must."
In terror she spoke, letting sink her
Wings till they trailed in the dust—
In agony sobbed, letting sink her
Plumes till they trailed in the dust—
Till they sorrowfully trailed in the dust.

I replied—"This is nothing but dreaming:
Let us on by this tremulous light!
Let us bathe in this crystalline light!
Its Sybilic splendor is beaming
With Hope and in Beauty to-night:—
See!—it flickers up the sky through the night!
Ah, we safely may trust to its gleaming,
And be sure it will lead us aright—
We safely may trust to a gleaming
That cannot but guide us aright,
Since it flickers up to Heaven through the night."

Thus I pacified Psyche and kissed her,
And tempted her out of her gloom—
And conquered her scruples and gloom:
And we passed to the end of the vista,
But were stopped by the door of a tomb—
By the door of a legended tomb;
And I said—"What is written, sweet sister,
On the door of this legended tomb?"
She replied—"Ulalume—Ulalume—
'Tis the vault of thy lost Ulalume!"

Then my heart it grew ashen and sober
As the leaves that were crispèd and sere—
As the leaves that were withering and sere,
And I cried—"It was surely October
On this very night of last year
That I journeyed—I journeyed down here—
That I brought a dread burden down here—
On this night of all nights in the year,
Oh, what demon has tempted me here?
Well I know, now, this dim lake of Auber—
This misty mid region of Weir—
Well I know, now, this dank tarn of Auber—
In the ghoul-haunted woodland of Weir."

Said we, then—the two, then—"Ah, can it
Have been that the woodlandish ghouls—
The pitiful, the merciful ghouls—
To bar up our way and to ban it
From the secret that lies in these wolds—
From the thing that lies hidden in these wolds—
Had drawn up the spectre of a planet
From the limbo of lunary souls—
This sinfully scintillant planet
From the Hell of the planetary souls?"

In meiner Kehle steckt ein Schlauch

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

На душе страшное и щемящее ощущение полнейшей, сокрушительной победы над живым противником, когда ты его переиграл по всем статьям. Ощущение, которые вызывает мурашки по всему телу.

На приступочке песочек

Те задания, которые сейчас лежат на мне, чудовищно сложны. Все направления моей деятельности - это новые океаны, то, где я никогда ничего не знал и не умел. И если одно из этих направлений вполне успешно движется вперёд, то остальные висят тяжким грузом и я их пытаюсь волочь изо всех сил, не совсем понимая, куда, собственно, нужно приложить плечо.

Сегодня умер один из моих самых любимых преподавателей. Его лекции для меня были самыми интересными и завораживающими, он владел прекрасным языком.

Я знаю, отчего ты не можешь заснуть ночью. Мы с тобой одной крови. (с)