Она решила сломать меня, но сломанное не сломаешь. Оно и так уже не работает, ремонту не поддаётся, лучше всего выбросить такое на помойку. У меня сегодня почти что на 100% возникло ощущение, что она мне уже ничем не может помочь. Видимо, в субботу я всё-таки убил эту любовь. Но это слишком странно, почему любовь ушла, а боль осталась? Это несправедливо, в конце концов.

Она запретила мне думать о смерти... Но ведь это единственное, что меня хоть немножко радовало и хоть ненадолго позволяло поднять себе настроение... мыслью, что всё это очень-очень скоро закончится и не будет больше мучений ^__^. Но... нет, теперь эти мысли меня уже не спасут, ибо она сказала, что одной мыслью о смерти я порчу её жизнь. Всё, конец. Теперь всё действительно безвыходно. Со всех сторон нет абсолютно ничего, кроме разочарований, ни одного островка спокойствия, отношения с без исключения всеми людьми доставляют мне боль.



Б е с п е р с п е к т и в н я к .



Помощь мне не нужна, ибо никто не знает, чем именно можно помочь да и зачем, собственно? Есть только один человек, который может мне помочь, но этого не случится. Я знаю это.



Она сказала, что если я никому не нужен, то я должен сам сделать так, чтобы стать кому-то нужным. Но я слишком устал, я не хочу меняться, я не хочу ещё что-либо делать.





Осталось одно: лежать, направив глаза в потолок и следить за тем, как я потихонечку гнию изнутри.

The heretic seal beyond divine, pray to god who's deaf and blind,

The last night, the souls on fire, three little words and a question why?



P.S. Я должен найти способ убедить Дашу разрешить мне думать о единственной вещи, которая приносит мне хоть немного надежды.

Ладно, я готов признать, что есть исключения из общего правила, например, В-н, но с остальными

всё по-прежнему.

Я потревожил вещь, которая ждала, она обрушилась на меня, она течет во мне, я полон ею. Ничего особенного: Вещь -- это я сам. Существование, освобожденное, вырвавшееся на волю, нахлынуло на меня. Я существую. Существую. Это что-то мягкое, очень мягкое, очень медленное. И легкое -- можно подумать, оно парит в воздухе. Оно подвижно. Это какие-то касания -- они возникают то здесь, то там и пропадают. Мягкие, вкрадчивые. У меня во рту пенистая влага. Я проглатываю ее, она скользнула в горло, ласкает меня, и вот уже снова появилась у меня во рту; у меня во рту постоянная лужица беловатой жидкости, которая -- ненавязчиво -- обволакивает мой язык. Эта лужица -- тоже я. И язык -- тоже. И горло -- это тоже я. Я вижу кисть своей руки. Она разлеглась на столе. Она живет -- это я. Она раскрылась, пальцы разогнулись и торчат. Рука лежит на спине. Она демонстрирует мне свое жирное брюхо. Она похожа на опрокинувшегося на спину зверька. Пальцы -- это лапы. Забавы ради я быстро перебираю ими -- это лапки опрокинувшегося на спину краба. Вот краб сдох, лапки скрючились, сошлись на брюхе моей кисти. Я вижу ногти -- единственную частицу меня самого, которая не живет. А впрочем. Моя кисть перевернулась, улеглась ничком, теперь она показывает мне свою спину. Серебристую, слегка поблескивающую спину -- точь-в-точь рыба, если бы не рыжие волоски у основания фаланг. Я ощущаю свою кисть. Два зверька, шевелящиеся на концах моих рук, -- это я. Моя рука почесывает одну из лапок ногтем другой. Я чувствую ее тяжесть на столе, который не я. Это ощущение тяжести все длится и длится, оно никак не проходит. Да и с чего бы ему пройти. В конце концов это невыносимо... Я убираю руку, сую ее в карман. Но тут же сквозь ткань начинаю чувствовать тепло моего бедра. Я тотчас выбрасываю руку из кармана, вешаю ее на спинку стула. Теперь я чувствую ее тяжесть в запястье. Она слегка тянет, чуть-чуть, мягко, дрябло, она существует. Я сдаюсь -- куда бы я ее ни положил, она будет продолжать существовать, а я буду продолжать чувствовать, что она существует; я не могу от нее избавиться, как не могу избавиться от остального моего тела, от влажного жара, который грязнит мою рубаху, от теплого сала, которое лениво переливается, словно его помешивают ложкой, от всех ощущений, которые гуляют внутри, приходят, уходят, поднимаются от боков к подмышке или тихонько прозябают с утра до вечера в своих привычных уголках. Вскакиваю рывком -- если б только я мог перестать думать, мне стало бы легче. Мысли -- вот от чего особенно муторно... Они еще хуже, чем плоть. Тянутся, тянутся без конца, оставляя какой-то странный привкус. А внутри мыслей -- слова, оборванные слова, наметки фраз, которые возвращаются снова и снова: "Надо прекра... я суще... Смерть... Маркиз де Роль умер... Я не... Я суще..." Крутятся, крутятся, и конца им нет. Это хуже всего -- потому что тут я виновник и соучастник. К примеру, эта мучительная жвачка-мысль: "Я СУЩЕСТВУЮ", ведь пережевываю ее я. Я сам. Тело, однажды начав жить, живет само по себе. Но мысль -- нет; это я продолжаю, развиваю ее. Я существую. Я мыслю о том, что я существую! О-о, этот длинный серпантин, ощущение того, что я существую, -- это я сам потихоньку его раскручиваю... Если бы я мог перестать мыслить! Я пытаюсь, что-то выходит -- вроде бы голова наполнилась туманом... и вот опять все начинается сызнова: "Туман... Только не мыслить... Не хочу мыслить... Я мыслю о том, что не хочу мыслить. Потому что это тоже мысль". Неужто этому никогда не будет конца? Моя мысль -- это я: вот почему я не могу перестать мыслить. Я существую, потому что мыслю, и я не могу помешать себе мыслить. Вот даже в эту минуту -- это чудовищно -- я существую ПОТОМУ, что меня приводит в ужас, что я существую. Это я, Я САМ извлекаю себя из небытия, к которому стремлюсь: моя ненависть, мое отвращение к существованию -- это все разные способы ПРИНУДИТЬ МЕНЯ существовать, ввергнуть меня в существование. Мысли, словно головокруженье, рождаются где-то позади, я чувствую, как они рождаются где-то за моим затылком... стоит мне сдаться, они окажутся прямо передо мной, у меня между глаз -- и я всегда сдаюсь, и мысль набухает, набухает, и становится огромной, и, заполнив меня до краев, возобновляет мое существование.

Счастье есть, я в него верю, но было бы слишком несправедливо мне сейчас быть счастливым

Сегодня выступал на конференции. Порадовала надпись на плакате: "Творческое объединение Пневомбетон". Это было неплохо... А ещё сегодня сказали, что проблем не существует, есть только задачи...

День - говно.

Неделя - говно.

Месяц - говно.

Жизнь говно.

Молить о пощаде некого.

И нет выхода.

Прочитал запись Зиры по поводу концерта. Вспоминаю наше выступление, 150 человек, перед сценой слэм, челы друг другу на бошку лезут... играем полный сет + я играю песню с барабанщиком. Зира просто захлебнулась там в своих эмоциях, наверняка, с элементами хса, а что у меня? У меня тоже были эмоции. Мне было плохо, мне хотелось бежать, мне хотелось уснуть и проснуться дома в мягкой кроватке... ни капельки радости... хоть меня и поздравляли потом целой толпой... Не знаю, грустно.

Сегодня читал Сартра. Он (или, вернее, его герой Антуан) считает, что если уж испытываешь страдания, нужно уметь это делать на полную катушку, чтобы они занимали каждую клеточку твоего тела и что те люди, которые выдавливают его из себя лишь капля за каплей, - самые несчастные